много светловолосых. Но на сей раз и Нолдор убивали друг друга. Часть моих воинов взбунтовалась. И все же день был наш. Мы разорили их город, искали Элвинг. Воины притащили ко мне ее сыновей - близнецов Элроса и Элронда. Элвинг же бросилась в море на глазах моих воинов. Мальчишки здорово сопротивлялись, особенно Элрос - даже руку мне прокусил. Я не дал их убить, слишком хорошо помню о детях Диора. Да и Маглор скорее зарубил бы меня, чем дал убить их. К вечеру подошли корабли Кирдана с его и Гил-Галада воинами. Хорошо, что пришли поздно. Мне было бы тяжело убить сына Фингона.
...Однако Сильмарилл потерян. Да, Амрод и Амрас тоже убиты. Теперь нас только двое. Кто будет следующим?"
СУД ТВЕРДЫНИ. 519 ГОД I ЭПОХИ
Люди Уггарда ждали погони. Часовых выставляли каждую ночь, днем шли сколь возможно быстро. Но настал уже четвертый день, а ничего подозрительного заметно не было, и Уггард успокоился.
...Проснувшись, он мгновенно оказался на ногах, сжимая меч. Светловолосый человек в черном, в черненой кольчуге, стоял в двух шагах от него. Осознав, что происходит, Уггард с глухим рычанием рванулся вперед, целя в незащищенное горло. Он не успел заметить, как в руках черного воина появился меч; миг - и он, безоружный, с бессильной ненавистью смотрит в неподвижно-бесстрастное лицо.
- Ну, бей, волк Моргота! - оскалился Уггард. В лице его противника не дрогнул ни один мускул:
- Благодарю за честь. Верно, мы - волки. Волки Пограничья. И ты нужен нам живым, пожиратель трупов, убийца женщин.
Уггард разразился потоком отборной ругани, которую черный воин выслушивал с прежней невозмутимостью. "Только бы не заметил..."
Воин перехватил руку с занесенным для удара длинным бронзовым кинжалом-иглой и без особых усилий сдавил и слегка вывернул запястье. Уггард, при всей своей выдержке, зашипел от боли.
- Ты нужен нам живым, - повторил воин.
...За несколько минут он выяснил подробности ночного боя. Девятнадцать человек были убиты, шестеро - пленники, так же, как и он сам; остальные скрылись. В нем жила еще отчаянная надежда, что они устроят засаду на дороге и отобьют своего предводителя; черные, судя по всему, подумывали об этом тоже. "Могучие духи, их же всего пятнадцать!.. Чего же ждут эти трусливые ублюдки?!"
Скрученные ремнями руки затекли и болели; когда он не успевал увернуться, ветви с размаху хлестали его по лицу. Всадники ехали в молчании, тем более мучительном и пугающем, что он не имел представления, куда и зачем его везут. Он дал себе клятву стойко перенести все, что бы с ним не произошло, и молчал тоже, лишь стискивал зубы от боли в запястьях.
К полудню устроили привал. Пленникам развязали руки, но стянули ремнями ноги - предосторожность отнюдь не лишняя, поскольку Уггарду тут же пришла в голову мысль о побеге. В конце концов, лучше умереть со стрелой в спине, чем... кто их знает, что они сделают! Но голодом морить, по крайней мере, не собирались.
Уггард с удивлением заметил, что несколько воинов устроились спать. Правда, отдыхать им довелось не больше получаса: тот светловолосый, видимо, старший в отряде, поднял всех и указал трогаться в путь.
От Хитлум до Черных Гор тянется равнина, поросшая жестким ковылем, с редкими островками низеньких деревьев в ложбинах; коннику - полтора-два дня пути. Эти, как видно, решили добраться за день, не устраивая долгих привалов и не задерживаясь на ночевку. Похоже, их кони были к такому привычны, пары часов отдыха за всю дорогу им хватило. Как и людям, отдыхавшим действительно по-волчьи - урывками.
Младший из пленников, Утер, более всех страдавший от неизвестности, попытался заговорить со стражами. Те молчали, не поворачиваясь даже в его сторону. Уггарда эта дорога измучила больше, чем он мог предположить; пытался спать так же, как черные воины, но такой отдых не приносил облегчения; пару раз он даже начинал дремать в седле и, очнувшись от тяжелого краткого забытья в последний раз, увидел, что путь окончен.
Горы расступились, рассеченные, словно ударом меча, узким ущельем. Перед ними черным силуэтом на фоне ночного неба вырисовывалась громада Трехглавой Горы, о которой рассказывали старики - шепотом, чертя в воздухе ограждающие знаки. Весь сон как рукой сняло.
- Слезай, - нарушил молчание светловолосый. Уггард повиновался с удивившей его самого покорностью и попытался связанными руками погладить своего вороного - благородное животное отстранилось и брезгливо фыркнуло. Уггарда это, непонятно почему, задело больше, чем поведение стражей.
- Иди вперед.
Краем глаза Уггард заметил, что остальные шестеро следуют за ним. Утер был явно напуган и жался к старшим; Уггарду и самому было не по себе. Однако - пусть не думают, что его так легко запугать, он не сопляк какой! Потому мимо стражей ворот и под высокими темными сводами коридоров и залов шел, гордо подняв голову, выпрямившись во весь рост. Досада брала на остальных: они как-то поникли, съежились и только затравленно озирались по сторонам.
В тронном зале уже собрались вожди и старейшины его племени; на троне же... Уггард почувствовал, что не может отвести взгляд от высокой величественной фигуры: черные одежды и тяжелая мантия, черная же корона с двумя камнями венчает седую голову, на коленях - меч со странной рукоятью... Уггард с трудом заставил себя смотреть в сторону, борясь с желанием упасть на колени, как сделали остальные пленники.
- Развяжите им руки.
Холодный глубокий голос - словно с высоты, из-под сводов зала.
- Итак. Знаете ли вы этих людей?
- Да, - хрипло ответил вождь. - Это Уггард, мой молочный брат. Те шестеро - его воины... Властелин.
- Ведомо ли вам, что совершили они?
Молчание.
- Не говорил ли я дедам вашим: земли в Хитлум, что взяли вы силой, будут принадлежать вам, ибо не хочу лишать крова женщин и детей ваших, не ради вас; если же ступите вы за пределы этих земель с оружием в руках, кара моя падет на вас?
- Да, Владыка. Мы помним, - вождь склонил голову.
- И ныне узнаю я, что твой молочный брат, о Утрад, сын Хьорна, вождь народа Улдора, преступил этот закон. Что же ныне сделаю я с ним?
Вождь опустил голову еще ниже.
- Я призвал вас сюда, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста, и вас, старейшины двух племен, чтобы увидели вы свидетельства беззакония, кое учинил Уггард, и подтвердили пред народами вашими справедливость приговора.
"Почему они все говорят так спокойно?! Или правду рассказывают старики, и его сердце - холодный камень, а тем, кто служит ему, он вырывает сердца, взамен же вкладывает кусок льда..."
- Признаешь ли ты, Уггард, сын Улда, что уничтожил тому шесть дней поселение Арнэ в лесах к северу от Гор Ночи, пролив кровь невинных и предав огню дома их?
- Как смел бы я, о Владыка? Быть может, это деяние харги... мне же неведомо то, о чем ты говоришь, - Уггард поклонился, прижав руку к сердцу, по-прежнему не поднимая глаз: "Не осталось следов?.. нет, не осталось. Перед вождями и старейшинами... ему придется доказать..."
- Орки не хоронят своих убитых. Незачем тревожить мертвых, чтобы узнать, кто лежит в той могиле... Взгляни - вот стрелы, взятые у вас: признаешь ли их своими?
Тут отпираться бесполезно. Бронзовые наконечники - плоские, расширяющиеся к древку и оканчивающиеся там неким подобием крюков, и бурое оперение - знак племени Улдора.
- Да, Владыка. Каждый может подтвердить это.
- Они не для охоты на зверя или птицу, не так ли? Эту стрелу нашли там. Утрад, сын Хьорна, ответь - это та же стрела?
Молодой воин в черном протянул вождю стрелу - наконечник покрыт бурой коркой.
- Да... - глухо ответил Утрад.
- Владыка, - отчаянье, мешавшееся с мучительной злостью на себя за роковую ошибку, придало Уггарду смелость, - любой воин племени Улдора мог выпустить эту стрелу - почему же напраслину возводят на нас?!
- Кого ты обвиняешь? - голос Утрада был похож на сдавленное рычание. Владыка жестом остановил его:
- Знак твоего рода - скалящийся медведь?
- Да... ("А это еще к чему?.."
- Кто может подтвердить это?
- Я, Владыка, - тихо ответил Утрад.
- Смотри же, вождь, и вы, старейшины - видели ли вы этот знак у Уггарда, сына Улда?
Тот же воин подал вождю бронзовую пряжку с обрывком ткани плаща - того самого, который был сейчас на Уггарде. Он закрыл глаза; кровь стучала в висках, по спине пополз мерзкий холодок. "Вот и все. Как мог забыть... Откуда это здесь?.. Вот и все. Все кончено. Или - нет еще?.."
- Да, Владыка, - на этот раз заговорил один из старейшин - надтреснутым старческим голосом. - Вещь эта ныне принадлежит Уггарду, как прежде отцу его Улду.
- Довольно ли вам этих доказательств?
Молчат, переминаются с ноги на ногу.
- Эта пряжка была в руке молодой женщины, которую ты, Уггард, - с силой, жестко выделяя последние слова, - обесчестил и убил.
Уггарда била дрожь, отпираться было бессмысленно, но он все-таки попытался - от отчаянья:
- Владыка, это навет... Кто-то захотел оклеветать меня...
- Тебе - нужен - свидетель? - раздельно и так же ужасающе-спокойно.
"Но ведь нет свидетелей, нет, нет!!"
- Ахэтт, - негромко.
Уггард поднял глаза на вошедшую в зал женщину, - еще не старую, но страшно измученную, - не узнавая лица - но она узнала и рванулась к нему, пытаясь вцепиться в лицо скрюченными пальцами. Ее оттащили.
- Пес, пес, убийца! - она билась в руках воинов. - Доченька моя, о-о... Выродок! Ты убил ее, ты, ты, ты!!.
Владыка встал с трона, медленно подошел к женщине и обнял ее за плечи левой рукой - правая по-прежнему сжимала рукоять меча:
- Дитя мое... - Уггард и представить себе не мог, что голос Владыки может звучать такой теплотой и состраданием. - Прости меня за эту новую боль, но я прошу тебя рассказать сейчас перед всеми о том, что ты видела.
Ахэтт уткнулась ему в грудь; голос не повиновался ей, она заговорила глухо и невнятно, но в мертвой тишине было слышно каждое слово...
...Женщина умолкла. Уггард поднял глаза на вождей - те стояли, склонив головы. Он перевел взгляд на Владыку, впервые осмелившись взглянуть ему в лицо - и в ледяных глазах прочел приговор. И долго сдерживаемый ужас прорвался в диком крике:
- Утрад! Ты не позволишь ему!.. Я твой молочный брат, вспомни, мы вскормлены молоком одной матери! Ты не отдашь меня им!
- Лучше бы материнское молоко стало отравой - я не дожил бы до такого позора, - глухо ответил вождь. - Не называй меня братом. В моей родне нет ни бешеных псов, ни стервятников. Я отрекаюсь от тебя.
- Улхард! - Уггард заметил в глазах второго вождя странный упорный огонек. - Вспомни, какова была наша награда за то, что мы служили ему! Ты горд - неужели ты склонишься перед ним, как наши злосчастные предки, будешь лизать ему ноги, признав его власть?! Ведь мы оба - из народа Улфанга!
- Даже признав справедливость твоей мести, я не пожертвовал бы ради тебя своим народом, - угрюмо усмехнулся Улхард. - Разве ты - из нашего рода? Почему же я должен платить за тебя своей жизнью и жизнью своих людей?
- Шелудивые псы! Ублюдки! Предатели! Чтоб подохли и вы, и отродья ваши, вы не мужчины, вы бабы, шлюхи, продавшиеся этому уроду! Наденьте юбки, рожайте таких же гаденышей - это вам пристало больше, чем меч! - Уггард дрожал от бессильной ярости. - И ты, - он обернулся к Владыке, оскалив зубы. - Я ненавижу альвов, но больше - вас! ненавижу всех, всех! Мало вас резали! Дай мне меч - я пущу тебе кровь, будь ты хоть трижды бессмертен, и сердце твое брошу воронам!..
- Каков будет ваш приговор, вожди и старейшины? - ровно спросил Вала.
- Мы признаем его виновным, Владыка. Его жизнь и смерть - в твоей руке. Да не падет гнев твой на народы наши, - ответил за всех Утрад.
- Я умру с мечом в руках! - прорычал Уггард; лицо его страшно перекосилось, став похожим на морду Орка.
- Никто не запятнает свой меч твоей кровью, - с усталым презрением сказал Вала. - Ты, Утрад, сын Хьорна из рода Улдора, и ты, Улхард, сын Дарха из рода Улфаста - повторите клятву ваших предков. Во имя народов своих - клянитесь не преступать границ Хитлум, дабы не навлечь на себя гнев Севера.
- Клянемся, - нестройно ответили вожди.
- За то зло, что причинено было народу моему, сыновья ваши да прибудут сюда. И останутся они в твердыне моей на пять лет. Слово мое да будет порукой тому, что через пять лет они вернутся к своим народам.
- Да будет так, Владыка...
- Вы... - во взгляде Уггарда было безумие, - вы отдаете ему своих сыновей?! Чтобы он вырвал их сердца, а взамен вложил мертвый камень?!
- Молчи, глупец, - прошелестел голос одного из старейшин.
Вала, казалось, вовсе забыл об Уггарде. Он по-прежнему держал руку на плечах Ахэтт; смотрел куда-то в сторону.
- Властелин, - нарушил молчание светловолосый воин. - Что мы сделаем с... этими? - он не называл имен, просто указал рукой.
- Оставить пленниками всех. Кроме него, - слова были холодны и тяжелы. - Его - повесить. Ахэтт?..
- Я не хочу видеть его.
Вала кивнул.
- Идем, дитя мое.
Бережно повел женщину из зала, на пороге остановился, обернулся к вождям:
- Пусть ваши люди узнают, как это было. Вы - увидите. И помните о клятве. Прощайте.
И затворил за собой дверь, словно отгородив Ахэтт от безумного вопля Уггарда.
МАТЬ. 518 ГОД I ЭПОХИ
- ...И еще, там женщина пришла, сына своего ищет... Говорит, он у нас.
- Пусть войдет.
- Да, Учитель, - воин легко поклонился и вышел.
Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Он улыбнулся уголком губ:
- Здравствуй. Не бойся, входи, садись.
Женщина, похоже, немного успокоилась:
- Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?
- Да вроде того, - в светлых глазах блеснули веселые искорки.
Помолчали немного. Женщина вздохнула.
- Смотрю я на тебя, сынок, - видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые... Родные-то живы?
По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается... Нет уж, пусть лучше остается так.
- Живы.
- Тоже, небось, сам ушел сюда?
- Сам.
- И не спросил никого?
Он кивнул.
- Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал - долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся - и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила - вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена - грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю - ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом... Где тебя зацепило так - в бою, или на охоте?
- В бою, - он опустил голову. Женщина снова вздохнула:
- Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу - будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь - до свадьбы заживет... Жена-то есть или невеста?
Он покачал головой: нет.
- Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые... И красив.
- Красив? - он усмехнулся.
- Ах, сынок, сынок... Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы - знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, - женщина лукаво улыбнулась.
Он отвернулся - быть может, слишком поспешно.
- Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху...
- Нет-нет... Я скажу, чтобы позвали твоего сына.
Он распахнул двери:
- Позовите Кори. И пусть поторопится - его ждет мать.
Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:
- Скажи, сынок, а Властелин... он какой?
Он задумчиво потер висок.
- Ну... вроде меня.
Женщина рассмеялась:
- Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином...
Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка, и начался кровавый кашель.
- Матушка! - вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном.
- Ну что же ты? Обними мать.
- Но...
Вала с улыбкой поднес палец к губам.
- Если хотите, я оставлю вас.
- Нет-нет! Мальчик мой, этот человек был так добр ко мне...
Он отвернулся, словно разглядывая книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:
- Я вот принесла... Он у меня с детства сладкое любит...
Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Валы: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха.
- Хочешь - и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится...
- Нечасто, - согласился Вала.
Густо-золотой тягучий мед, пахнущий цветущими полевыми травами и солнцем...
Он прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине:
- А что до того, чтобы быть воином... Твой сын - целитель, и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.
Повернулся к юноше:
- Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе - вам о многом нужно поговорить.
- Да хранят тебя боги, добрый человек, - промолвила женщина.
Вала снова улыбнулся - уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:
- Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.
И низко поклонился маленькой женщине. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам:
- И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен...
ЗАКОН ТВЕРДЫНИ. 523 ГОД I ЭПОХИ
Небольшой отряд Нолдор - и черные воины Пограничья... Силы были почти равны, но ненависть - плохой помощник в бою. Черный отряд потерял двоих, еще трое были ранены; из Эльфов остался в живых только один. От потери крови Эльфы быстро теряют сознание. Решено было довезти его до Твердыни.
Вскоре после того, как его перевязали, он пришел в себя.
Глаза его переполняла бешеная ненависть: боль от ран только разжигала ее. Он с проклятьями срывал с себя повязки:
- Мне не нужно вражьих милостей!..
Целитель беспомощно смотрел на раненого. Потом, видно, решившись на что-то, подозвал воина.
- Я ничего от вас не приму, - хрипел Эльф.
- И смерти? - мрачновато поинтересовался воин.
Раненый замолчал, настороженно оглядывая людей. Воин бесцеремонно разжал ему челюсти, а целитель влил в горло остро пахнущий травами теплый напиток. Раненый закашлялся, поперхнувшись зельем, глаза его затуманились.
- Яд... - прохрипел он; приподнялся: - Будь проклят Моргот! Нолдор отомстят...
И повалился навзничь на ложе.
Очнулся. Боли больше не чувствовал. Осторожно приподнял голову: нет, и не связан. Спиной к нему стоит какой-то человек в черном.
"Где я?.."
Ангамандо.
Враги.
Он пошевелился. Тело вроде бы слушалось его. Бесшумно поднялся и подкрался к человеку в черном.
Жаль, нет оружия. Но жизнь он продаст дорого. По крайней мере, этого-то с собой прихватит.
Его руки сомкнулись на шее врага.
- ...Нинно, я...
Воин остановился на пороге; долю мгновения человек и Эльф смотрели друг на друга, потом человек молча бросился вперед.
- ...Эй, ко мне! Нинно убит!
- Целителя... - глухо сказал кто-то. Светловолосый широкоплечий гигант, мертвея лицом, потянул из ножен меч.
- Не смей, Лайхэн! Это пленный! - отрывисто скомандовал тот, кто вошел первым.
- Лекаря, тварь! - взревел Лайхэн. - Он, почитай, месяц с тобой возился, ты, мразь! Первые дни вообще от тебя не отходил! Ты хуже Орка!
Один из пришедших опустился на колени рядом с неподвижным телом.
- Может, еще жив?..
- Нет, Кори. Нет, - ровно и тихо.
- Он же меня от смерти... когда я от чахотки подыхал... а его... - Кори отвернулся.
- Что с ним делать? - угрюмо спросил Лайхэн. - Ты старший, Орро. Скажи, что с ним делать?
- Возьмите его, - Орро отпустил заломленные за спину руки Эльфа и с силой толкнул его вперед; потом нагнулся к мертвому и закрыл ему глаза. Когда выпрямился, лицо его было совершенно бесстрастным:
- Он - пленный, и мы не можем его убить, хотя трижды заслужил смерть поднявший руку на целителя. Пусть Учитель решит, что делать с ним.
И, тяжело посмотрев на безмолвствующего Эльфа, добавил:
- Ты, помнится, желал встречи с Владыкой Ангамандо? Ну так идем. Твое желание исполнится.
- Учитель. Он убил лекаря. Он убил Нинно.
Высокий человек - тоже в черном, как и все здесь, - резко обернулся. Эльф невольно вздрогнул - как и все, кто впервые видел - его, он был ошеломлен и растерян, - но быстро взял себя в руки, и на лице его появилась недобрая торжествующая усмешка:
- Славно тебя отметили, Моргот!
Лайхэн стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели, но остался неподвижным.
- Закон Аст Ахэ гласит: поднявший руку на целителя достоин смерти, - так же ровно и бесстрастно продолжил Орро. - Закон также гласит, что пленный неприкосновенен. Потому мы привели его на твой суд, Учитель.
- Как это произошло?
Орро рассказал - коротко и четко, очень спокойно. Слишком спокойно.
- Что скажешь ты, Нолдо? - обернулся к Эльфу тот, кого здесь называли Учителем.
- Скажу - рад, что сделал это! Скажу - жаль, что не было у меня оружия - не было бы такой роскошной свиты! Скажу, что рад видеть, каким ты стал, и жалею лишь об одном - не я сделал это с тобой! - он говорил с яростной радостью.
- Не обо мне речь. Но ты сказал довольно. Быть может, у твоего народа другие законы, но по закону этой земли ты заслуживаешь смерти, - лицо Валы было похоже на застывшую маску. - Уведите его.
- Я и не ждал, что ты дашь мне последнее слово, Моргот!
- Последнее слово? - что ж, говори.
...Никто из Эльфов не видел этого поединка, и не слагают песен о гибели короля Финголфина. Но сейчас Нолдо пел об этом - боль утраты и ненависть к убийце подсказывали ему слова.
...И летел по иссиня-черной равнине, по еще не остывшему пеплу белой молнией Рохаллор, и бился лазурный плащ за спиной Короля. Алмазной звездой в колдовском сумраке Севера был гордый всадник; и спешился он, и вострубил в серебряный рог, и в железо Черных Врат ударил рукоятью меча, и крикнул он: "Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!.." И вышел Враг...
...И ледяной молнией сверкнул Рингил, и темной кровью окрасился ясный клинок, и страшный крик издал Враг, отступив пред Королем Нолдор...
...И хотел Враг бросить тело Короля волкам, но молнией упал с неба Торондор, и ударил он Врага когтями в лицо; и унес он тело Короля, дабы упокоиться ему на горной вершине...
...Так пал Финголфин, прекраснейший из королей Элдар; но наступит час Битвы Битв, Дагор Дагорат, и восстанет Король, и поведет он в бой войско свое, и за все злодеяния свои заплатит Враг в тот час. И помнит об этом Враг, и страх живет в душе его, и знаком отмщения ему - раны его, что не исцелятся вовеки, и знаком гнева Валар и грядущей кары горит над твердыней его Серп Валар, Валакирка...
Эльф усмехался, глядя в лицо Врагу. Сейчас он чувствовал себя победителем. Эта улыбка так и не успела покинуть его лица, когда Лайхэн обрушил ему на голову тяжелый кулак.
- Падаль, - беззвучно проговорил светловолосый воин.
- Отпустите его, - сказал Вала, отвернувшись.
- Что?!
Спросили разом, ошеломленно глядя на Властелина.
- Получится - мы за песню его казнили.
- Плевать! - не сдержавшись, прорычал Лайхэн. - Он трижды заслужил смерть!
- Подожди, Лайхэн, - вмешался Орро. - Возможно, ты прав, Учитель. Мы не подумали об этом.
- А свое он получит. Я знаю. И пусть станет ему карой то, что его не примет народ его, что отвернутся от него все, что остаться ему в одиночестве.
Они задумались.
- Да, это тяжкая кара. Тяжелее смерти, - подал голос Орро.
- Оружие оставьте при нем.
Вала резко обернулся и с холодной яростью прибавил:
- Никто не поверит ему, что он бежал отсюда с оружием. А солгать он не сможет. Они говорят, я жесток? - что ж, по крайней мере, этот - не обманулся.
- Но, если встречу его... - придушенно начал Лайхэн.
- ...он в твоей воле, - закончил за него Вала.
"Жестоко? несправедливо? - пусть; я понимаю его - но понять - не всегда есть простить. Пощадить убийцу - значит, дать ему свидетельство его правоты. Милосерднее убить - но я не хочу быть милосердным! Но кровью убийцы мертвого не вернуть. Не вернуть..."
ВСПОМНИ ИМЯ СВОЕ. 517 ГОД I ЭПОХИ
Откуда эти видения?
Почти каждую ночь - двое: он - молодой, с иссиня-черными - до плеч - волосами, дерзкие глаза - невероятные, ярко-синие; она - золотоволосая, мягко-неторопливая в движениях, а глаза золото-карие, теплые, медовые. В видениях он знал: они - его отец и мать. Но у Эльфов не бывает таких глаз; и язык, на котором они говорили, не был наречием Синдар.
- ...Скажи, кто были мои родители? что сталось с ними?
- Они умерли. Их убили - Орки.
- Они были - Синдар?
- Да. Почему ты спрашиваешь?..
Внешне он ничем не отличался от других: ясноглазый, статный, светловолосый, искусный равно в игре на лютне, стрельбе из лука и владении мечом. Приемный сын одного из приближенных Тингола. Только с годами все больше тянуло его - прочь из беспечального Дориата, и не было ему покоя.
И однажды он решился.
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гилмир.
Сперва он обходил стороной поселения Людей: Элдар не испытывают приязни к Младшим Детям Единого. Но постепенно в нем возникло желание понять их; он помнил Берена - тот был горд, почти дерзок с Владыкой Дориата, и, сказать по чести, Гилмир был одним из тех, кто, услышав речи Смертного перед троном Тингола, схватился за меч. Но те из Эдайн, которых он видел теперь, смотрели на него, как на некоего полубога, и это вызывало чувство легкой брезгливости. Да, поначалу было лестно - как Смертные слушали его песни, как расспрашивали о его народе... Но такой почет быстро приедается. Пожалуй, Берен был более по душе Гилмиру.
...Он, признаться, слегка оробел, когда увидел, куда вывела его дорога. Там - серо-черная, почти до горизонта, равнина, а за ней хищным оскалом - черные горы...
Ангбанд.
Страшная сказка... нет, уже не сказка. Холодок пробежал по спине: вот оно - то, о чем рассказывают предания, оплот Зла, сумрачная твердыня. Даже двое бесстрашных, что побывали там и сумели вернуться живыми, хранили молчание о жуткой крепости - или говорили коротко и отрывисто. Теперь он понимал: снова пережить весь этот ужас, пусть даже мысленно... Нет, дальше он не пойдет. Вчерашняя ночная стычка с орочьей бандой казалась в сравнении с этим, неведомым, детской забавой. Собственно, Орки-то и загнали его сюда.
...Он отбивался из последних сил, спиной прижимаясь к древесному стволу. Орки законов честного боя не ведают: лезут все скопом. Впрочем, иногда это и на руку - мешают друг другу.
"А все-таки они меня одолеют", - вяло подумал он; было уже все равно, только жаль, что суждено умереть так глупо, в случайной стычке. И в этот миг один из Орков, стоявший поодаль и давно вслушивавшийся во что-то, взвыл неожиданно испугано:
- Черные!..
Полукольцо нападавших распалось мгновенно. Воспользовавшись этим, Эльф растворился в сумерках, но далеко уходить не стал, взяло любопытство - кто ж это такие, что Орки их больше смерти боятся?
Всадников было пятеро - все в черном, на вороных конях. Двое спешились, быстро осмотрели трупы Орков.
- Люди Тени? - спросил тот, что был младшим из пяти.
- Нет. Ни один из них не убит стрелой - видишь? Здесь побывал одиночка. Может, мститель. Может, просто путник.
- Воин хороший, - одобрительно заметил кто-то.
- Ага. Теперь опасайся стрелы. Пограничье...
- Пограничье, - вздохнул один из всадников и добавил с горечью: - Им же все равно - что мы, что... эти, - махнул рукой в сторону трупов.
- Тебя ведь никто не посылал сюда, верно? - жестко сказал тот, кто, вероятно, был предводителем маленького отряда. - Ты вызвался сам.
- Я не жалуюсь. Но глупо ведь - сражаемся на одной стороне, а - враги...
Эльф решил подойти поближе. Двигался он бесшумно, но все пятеро одновременно повернулись в его сторону. Он замер, боясь пошевелиться.
- Зверь? - неуверенно предположил младший. Предводитель покачал головой:
- Человек. А скорее - Эльф.
- Эй, парень, - негромко позвал тот, что говорил о Пограничье, - выходи, не бойся. Тебя никто не тронет.
Гилмир не ответил, но задумался: может, и правда - выйти? Очень уж его заинтересовали эти люди, непохожие на тех, кого он встречал раньше. Запоздало осознал: это и есть слуги Врага. Странные какие-то.
- Слушай, может, он ранен? - обеспокоился младший. - Может, поискать его, а?
Эльф невольно отступил назад.
- Вряд ли. Да и он, думаю, не жаждет, чтобы его нашли. Едем.
Он проводил воинов глазами. Непонятно. Враги. Даже и по облику явно - с севера и востока; да и выговор... А с Орками, похоже, воюют. Что-то здесь не так...
...Северный ветер хлестнул по лицу, вывел из оцепенения. Гилмир шагнул в сторону - поползла под ногами осыпь, он покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками, упал и покатился вниз. Поднялся на ноги, ошеломленный падением; первая мысль - лютня.
К его удивлению, лютня оказалась цела. Он ласково погладил прохладное дерево, словно успокаивая ее. Сильно болело расшибленное колено. Поднял взгляд. Нет, здесь не взобраться: слишком крутой склон. Он побрел вдоль скальной стены, потом повернул назад - и тут представил себе, как это выглядит со стороны: до смешного нелепо, словно еще слепой щенок мордочкой тычется. Унизительно. Глупо. Все, что угодно, стерпеть можно, но - выглядеть смешным?! - ну уж нет!